Помнить каждого…

Продолжение. Начало в №12

Данные протокольного допроса военопленного 255-го полка 110-й немецкой пехотной дивизии Макса Шмука от 22 октября 1947 года о военных преступлениях, совершённых в Кормянском районе:
– С населённых пунктов нашим 2-м батальоном 255-го полка было согнано ещё человек 200 гражданского населения, в том числе женщины и дети.
После угона населения мы заходили в дома и грабили скот и другое имущество граждан. Всего батальоном было взято 80 коров, лошадей примерно 15 штук, кроме того, мы взяли много другого имущества: зерна, муки и даже не обмолоченного урожая. Одновременно с грабежами мы поджигали все населённые пункты: в этом принимали участие и взвод, и рота, и батальон, так как приказ был по всей дивизии.
– Сколько было сожжено населённых пунктов вашим батальоном 255-го полка при выполнении данной операции?
– Нашим батальоном в данной операции было сожжено примерно 4 населённых пункта.
– Какое вы лично принимали участие во всей операции, производимой вашим 255-м полком в Кормянском районе?
– Принимая активное участие в борьбе против партизан и гражданского населения, в лесу в районе местечка Корма я лично расстрелял 2 человек (граждан или партизан, точно не знаю, кто они были), кроме того, много стрелял со своего карабина при окружении, но расстрелял ли я при этом ещё кого-нибудь или нет, сказать не могу.
Эвакуировал в Германию в составе своего отделения (6 человек с унтер-офицером) 30 человек гражданского населения, реквизировал сам лично 6 коров, 2-3 лошади. При помощи соломы и спичек поджёг 3-4 дома с надворными постройками.
Свидетели преступлений нацистов и их приспешников на Кормянщине живы и по сей день. Их осталось совсем мало – и тем более ценны их воспоминания. Бывшая узница фашистского концлагеря, уроженка деревни Литвиновичи Кормянского района Федора Григорьевна Поплавская дала показания 23 февраля 2022 года.
Она рассказала, что в 1941 году проживала с родителями – Григорием Фёдоровичем и Лукерией Максимовной Гузенковыми, а также сестрой Верой и братом Фёдором в посёлке Вознесенск. Начало войны она встретила на Донбассе, где трудилась в то время. В 1941 году начальство шахты отправило работников в Севастополь копать окопы. Спустя примерно три недели их отпустили домой. Но дома пробыли не долго. В 1942 году к ним в деревню приехал «брательник» её отца Валентин Вильников, который был партизаном. Побыл у них где-то вечер, а на следующий день уехал. База партизан дислоцировалась в Кормянском районе за рекой Сож. Житель деревни Горбенков Сазон сообщил полицаям, которые находились в деревне Литвиновичи, о том, что на территории Кормянского района есть партизаны. После этого в деревню на машине «чёрный ворон» приехал один немецкий военный, а на коне – Степанов, который был полицаем. Федору, её отца и сестру Веру за связь с партизанами задержали и привезли в тюрьму в Корму, а затем – в тюрьму в город Гомель.
Из воспоминаний Федоры Григорьевны о шести месяцах в тюрьме:
– В камеру нас помещали немцы, которые были одеты в немецкую форму. В камере содержалось около 50 человек, все – за связь с партизанами, после чего нас поделили на 2 группы, я попала в группу, над которой надзирал Кройц, только фамилию его помню, он был в немецкой форме, но говорил по-русски. Вторая группа попала к немцу Андрееву. Условия содержания были следующие: кормили нас желудёвым хлебом, а также гречневыми парастками. Кормили так плохо, что мы все там с голоду попухли, однако с голоду никто не помирал, так близкие родственники лиц, содержащихся в тюрьме, передали еды, то есть немцы разрешали делать передачу продуктов. Распорядка дня не было, то есть ложились спать, когда хотели, и вставали тоже, когда хотели. Один раз в день на час во дворы тюрьмы нас выпускали на прогулку. Спали все на полу, в одежде. Никаких кроватей не было, постельное бельё тоже нам не давали. Немцы к нам относились хорошо, не били. Били нас только полицаи, то есть местные жители, которые работали на немцев. Фамилий я их не помню. Били нас плётками один раз. Били только меня и отца. Верку плетками не били, так как немец это делать запретил. Меня били плётками первой. Били на допросе, так как хотели выяснить местоположение партизан. Однако мы не признались в том, что имели связь с партизанами.
Держали нас в тюрьме где-то полгода с апреля 1943 года до конца сентября 1943 года, числа до 29 сентября, но точно не помню. В этот день немцы выписали нам пропуск об освобождении, то есть мне, моей сестре и отцу. После чего мы пошли пешком домой, в какой-то деревне мы остановились на ночь у деда и бабки переночевать. Дед и бабка дали нам бульбяный коржик на дорогу, после мы полтора дня шли до Ворновки. По пути нас останавливали немцы три раза, проверяли бумаги и отпускали. Дошли до Ворновки, зашли в первую хату попросить кусочек хлеба, но нам отказали, после чего мы пришли до дома голодные. Пришли домой. Дома были мать и Федька. Пришли домой, поели, помылись. Через четыре дня пришли в деревню партизаны, однако им устроили засаду немцы. Партизан было четыре человека. Точнее, сперва нам партизаны сказали о том, куда нам за Сож надо ехать, чтобы найти базу партизан, после чего уехали. Однако за Сож мы не поехали, так как батька сказал о том, что за Сожем засада немцев.
На следующий день мы пошли скрываться от немцев в лес, который находился в Вознесенске. Пошли в лес всей семьёй, также в лес пошло много людей как из нашей деревни, так и из соседних деревень. В лесу было очень много людей. Там мы пробыли около недели. После чего в лесу нас нашли немцы и полицаи и начали гнать из леса. Немцы и полицаи гнались за нами в сторону Вощанок и стреляли в спину. Мою сестру ранили в область бедра из оружия, так как она с матерью бежала сзади. После чего мужики понесли мою сестру в «платку» в деревню. Вощанцы Верку занесли в хату, она говорила нам утекать, помощь мы ей не могли оказать, так как было нечем. Немцы, которые за нами гнались, пришли в деревню и сделали Верке перевязку, однако сестре это не помогло, и она умерла. Немцев было два человека, они были одеты в немецкую форму и говорили по-немецки, один из них также говорил по-русски.
С покойной Веркой мы переночевали в одном доме. Я осталась с матерью, а мой отец и брат побежали дальше, за деревню в сторону деревни Быч (после – деревня Октябрёво), с нами не ночевали. На следующий день мы похоронили Верку, мою мать оставили в деревне, а меня обули, так как я была босая. Обули меня немцы в ботинки, где они их взяли, я не знаю, посадили меня на воз и повезли в немецкий штаб на коне, куда привезли точно, я не помню. Где располагался штаб, я не помню. Переводчик сказал, что меня планируют перевезти в Германию в качестве рабочей силы. Помимо меня в штабе было около 50 человек нашей молодёжи. Сколько меня продержали в штабе, я не помню. После чего меня привезли с людьми на железнодорожную станцию, заперли в вагоне, людей было много, никто нас не кормил, и четверо суток мы ехали в Германию. Привезли нас на станцию, в какой город, не помню. На станции были немецкие граждане, какая-то немецкая хозяйка, как её звали, не помню, выбрала меня, девушку Марусю из Орловска и девушку Женю из Гомеля себе в рабство и привезла меня в какой-то немецкий город. На станции нас никто из немцев не бил, единственный раз меня били в тюрьме в Гомеле полицаи. Жили мы в двухэтажном доме хозяйки на втором этаже втроём в одной комнате, она нас называла «мои партизаны» по-немецки. Спали мы на полу, было у нас одно одеяло на всех. Мы переночевали ночь в комнате, утром накормили нас и погнали на поле, гнал нас на поле немец, который был одет по форме, был без оружия, уже в пожилом возрасте, относился к нам хорошо. Работали в поле, копали бульбу, то есть работали так же, как и в наших колхозах.
Кормили нас 3 раза в день. Кормили плохо: брюквой, бульбой и хлебом, мяса целого не давали, давали суп с кусочками сала. Денег за работу не платили, работали мы там, как пленники. Зимой мы раскидывали по полям навоз, весной мы копали гряды, а немцы садили. Поле было большим. Также с нами работали 3 француза. Поднимались мы на работу с восходом солнца, на час у нас был перерыв на обед, и работали мы до захода солнца. Нам выдавали лопаты и вилы, то есть был ручной труд. Так мы работали, пока не пришла Красная Армия и не освободила нас. Когда Красная Армия пришла нас освобождать, немцы сбежали из города, а мы начали рыть окопы, чтобы спрятаться от снарядов. В окопах мы прятались около месяца, через нас помню, как стреляла «Катюша». В каком месяце освободила нас Красная Армия, я не помню. Меня допрашивали русские о том, как я оказалась в Германии, и им я всё рассказывала. Кто допрашивал, я не помню.
После чего военные из Красной Армии дали мне и ещё 11 девушкам по 14 коров каждой, которых мы содержали там же у хозяйки в сарае. Доили коров мы долго, сколько, я не помню. После чего я встретила в Германии земляка по фамилии Короткевич, который жил в городском посёлке Корма, спросил, есть ли земляки, мы с ним познакомились, и он увёз меня из Германии на территорию Кормянского района. Привёз меня осенью 1945 года, уже после победы над Германией.
Делится Федора Григорьевна и воспоминаниями о том, что никто из немцев с ней жестоко не обращался, не бил и не издевался. Единственный раз, когда её избили плетьми, – это были полицаи в Гомельской тюрьме. В Германии хозяйка не давала носить выданную немцами «спецовку», и они трудились в том, в чём приехали. Когда же её везли на поезде в Германию, была остановка в Польше, где ей какой-то полицай приставил пистолет к груди и угрожал убийством за то, что она не хотела ехать, но какая-то полячка отговорила полицая убивать девушку.
Также по пути в Германию, в одном из населённых пунктов Беларуси была остановка. Федора Григорьевна пыталась сбежать от немцев, выпрыгнув с балкона второго этажа здания, в которое её завели. При падении сломала ногу и лечила её хозяйка в Германии.
Не менее ценным является и её свидетельство о том, что в Вощанках, на кладбище, где похоронена её убитая полицаем сестра Вера, через одну могилу справа от неё имеется безымянное захоронение трёх партизан. О нём стало известно от жителей деревни Лебедёвка, которые раньше приходили на указанную могилу на Радуницу. Какого-либо памятника там не установлено.

Продолжение следует.